— Она стала очень замкнутой. Закрывается в своей комнате и играет одна, меня не пускает. Если я захожу, прерывает игру и молча ждет, когда уйду. Дерется со мной, если ей что-то не нравится. Замахивается и молча бьет изо всех сил.

А еще раньше буквально изводила меня просьбами взять ее на ручки, в какой-то момент вообще отказывалась ходить, требовала чтобы я ее носила на руках постоянно.

— А вы?

— Я ей объясняла, что Маша, ты же уже большая девочка, можешь ходить сама. К тому же, у меня больная спина и я не могу ее носить. А однажды она попросила купить памперс для своей куклы и надела его на себя.

— А вы?

— Я ее поругала, сказала, что памперс носят малыши, а ты уже большая девочка и памперс носить стыдно.

Я слушала и пыталась представить себе 4-летнюю Машу, которая тихо играет одна, бьет маму и старшего брата, не позволяет ей петь колыбельную на ночь и режет мамину одежду маникюрными ножницами. Пыталась понять, что она чувствует или даже немного побыть ею.

Меня заполнила пустота и одиночество, как будто я случайно оказалась одна во всей Вселенной. Где-то светили холодным светом звезды, летали кометы, но рядом, в радиусе миллионов световых лет, не было никого, и было так страшно,  что я почти уже не дышала и как бы «немножко умерла».

Что произошло полгода назад: развод, переезд, чья-то внезапная болезнь или смерть…хоть что-нибудь? Я чувствовала это огромное «что-то», но все мои предположения мама отметала, и мы продолжали дальше.

Она была напугана, растеряна и тоже не очень живая. Рассказывала мне о фактах «ужасного» поведения Маши с раздражением, даже некоторой обидой на нее. А я чувствовала себя ищейкой, которая никак не может взять след.

Мы искали вместе. Перебирали все, что за эти полгода произошло в семье, доставали из мешка воспоминаний, внимательно рассматривали, вертели в разные стороны очередной эпизод уже прошедшей жизни и убирали его обратно. Все не годилось.

— Она раньше каждое утро плакала, просила не водить ее в детский сад. И только недавно вдруг прекратила и стала ходить хорошо: не плачет, сама одевается.

Мне было все хуже…

— Стоп. 4 года. Детский сад. Как давно она там?

— С мая.

— Т.е. примерно те самые полгода?

— Да, но это не из-за садика! Там все хорошо! Замечательный сад, прекрасные воспитатели, дети, бассейн, интересные занятия. Маша домоседка и поэтому долго не могла привыкнуть, но сейчас уже все хорошо.

Во мне красной лампочкой горел «аларм».

— А теперь очень, очень подробно расскажите мне все, что происходит в детском саду. Как она себя ведет, сколько и когда плачет, что рассказывает, с кем дружит, как ест, что делает на занятиях. Вообще все.

Она говорила, а я в это время была девочкой Машей и стремительно падала в пустоту; была Машиной мамой и одновременно чувствовала отчаяние и пугающий холод, который не давал дышать и даже жить; психологом, которая с облегчением выдыхала, потому что наконец стало проясняться куда работать дальше.

— Она ни с кем не дружит пока. Нет, просто сидит на стуле и наблюдает за всеми, так говорят воспитатели. Нет, на занятиях тоже ничего не делает. Да, просто сидит на скамейке, пока все танцуют или поют. Ее уже не трогают, потому что она сразу начинает кричать и плакать. Воспитатели говорят, что когда она будет готова, присоединится сама, ей просто нужно дать время.

Та, которая психолог, была в бешенстве. «Воспитателям» очень повезло, что их не было рядом со мной в тот момент.

Полгода ребенок молча «сидит на скамейке», не играет, ни с кем не дружит, почти не ест, не спит, на прогулке тоже сидит, а при попытке вовлечь в игру кричит и плачет…дать ей еще немного времени?! Чтобы она что? Начала болеть (удивительный ребенок не заболел ни разу за все время!), причинять вред себе или окружающим, биться в истерике, впадать в ступор, сходить с ума, что?

— А есть какие-то проблемы или просто странности в саду?

— Да, она когда переодевается, всю свою одежду складывает в пакет и везде потом с ним ходит. Даже на прогулку берет все свои вещи из ящика, складывает в пакет и носит с собой. На все занятия ходит с этим пакетом. Никогда ничего своего не оставляет в саду, мы каждый день обязательно все забираем домой. На сон-час не дает себя раздеть, ложится прямо в одежде. Я просила воспитателей ее не трогать и нам пошли навстречу.

Мама не видела ничего. Она была в какой-то своей реальности и замечала только отдельные события, причем сортировала их по непонятному, только ей ведомому принципу. Она будто бы забыла, что за всем этим есть маленький живой человек.

В таких ситуациях я редко испытываю внутренние колебания: как сказать, что сказать, учитывая обе стороны – и ребенка и родителя. Обычно я всегда на стороне ребенка и разговариваю с мамой исходя из того, что она взрослая и может справится с новой для себя информацией, сможет пережить трудные моменты и помочь своему ребенку.

Но здесь было не так. Машина мама не видела очевидного, и у нее были очень серьезные основания это очевидное не видеть. Свои, внутренние, о которых я не знала, но была абсолютно уверена в том, что они есть. Мне была неизвестна ее история, но она сидела прямо передо мной, и я уже около часа смотрела на ее собственную «маленькую Машу», очень одинокую и не очень живую, такую же, как ее дочь.

— Она ждет вас, — очень тихо сказала я. Каждую минуту. Она готова уйти в любое мгновение, с вещами. Забирает все, чтобы больше никогда туда не возвращаться. Каждое утро ставит свою жизнь на паузу: не играет, не поет, не ест, не спит…ничего. Она ждет вас, чтобы можно было снова начать жить.

Я была Машей, когда говорила это.

Не знаю как случается так, каким неведомым образом оно передается от одного человека другому, но будто бы слова, которые я произнесла, открыли в Машиной маме невидимую тайную дверь и все что было во мне в тот момент: все мысли, чувства, образы, все то, что я хотела бы передать, вдруг мгновенно оказалось у нее.

Машину маму трясло. Она по привычке пыталась сдержать все, что происходило с ней, но не смогла, и слезы буквально залили ее лицо. Она рыдала, изнутри ее било с такой силой, что я опасалась, устоит ли под ней кресло.

Она молча смотрела на меня и я видела, как с ней сейчас происходит очень важное, а я невольный свидетель. В тот момент я внезапно поняла, что чувствует акушерка, принимая роды, когда на твоих глазах случается неведомое таинство и тебе дозволено при этом присутствовать. Во мне было столько чувств, что начни я их перечислять, список был бы длинною в бесконечность.

А потом у нас был план. Мы искали место, где Маша была все еще доступна для мамы, если можно так сказать — точку входа.

И такое место нашлось! После садика они всегда бегом бежали домой, чтобы мама успела приготовить ужин к приходу папы, проверить уроки у старшего сына, всех  помыть, уложить и так далее. А Маша просила ее зайти в магазин, буквально останавливаясь возле каждого. Мама же, подозревающая, что дочь хочет очередной киндер-сюрприз или жвачку, молча тянула ее домой.

Вот с них и решено было начать. Мы договорились, что ужин пока будет готовиться в другое время или не будет вообще, старший сын будет учиться как получится, но теперь они гуляют по магазинам столько, сколько хочет Маша.

В этот же день они зашли в два магазина. Маша выглядела растерянной и ничего не просила купить. Она в последнее время вообще ничего не просила у мамы, как будто была уверена, что просить бесполезно. Именно поэтому было важно, чтобы мама откликалась на каждую Машину просьбу и радовалась, если она начнет просить хоть о чем-то. Это было бы признаком позитивной динамики.

К таким же признакам относилось все, что было связано с Машиным регрессом: надеть памперс, покормить с ложечки, взять на ручки (оказалось, что не столько была больна спина, сколько силен страх, что ребенок привыкнет, разленится и ее придется носить на руках постоянно), завернуть в одеяло и так далее.

Я совершенно серьезно предлагала радоваться каждой такой просьбе и даже что-то такое самой предлагать Маше. Потому что после многочисленных отказов и объяснений почему нельзя, очень страшно и будто бы бессмысленно опять обращаться с тем же.

Если честно, я не очень верила в то, что Маша быстро откликнется. У меня была только одна зацепка –  ее мешок с вещами. Значит, она все еще ждет, значит не отчаялась и надежда у нее все еще есть. А значит есть и у нас.

Я несколько раз подчеркнула необходимость показать Машу врачу, для того чтобы исключить клиническую депрессию, и очень надеялась, что она попадет к нему быстро. А потом к детскому терапевту с песком, крупой и всякими игрушками.

Но я ошиблась. Невероятный ребенок Маша уже через два дня весь вечер водила маму по магазинам, показывала ей все, что видела, разговаривала(!), иногда предлагала купить домой что-то из продуктов. А вечером попросила убрать телефон и не читать, когда мама пришла ее укладывать.

Кстати, про телефон. Детям не нравится, когда мы их укладываем и читаем свои телефоны. В это время мы не с ребенком, мы со своим телефоном, а он просто засыпает рядом с нами. Кому-то так нормально, а кому-то очень важно чтобы мама в момент перехода ко сну была полностью с ним и держала за руку. Сон – это очень интимный момент, а для некоторых еще и тревожный.

Но вернемся к Маше. В какой-то момент маме пришлось нелегко, но я ее предупреждала, она была готова и действительно уже радовалась тому, что теперь ее дочке стало не четыре года, а внезапно один. Машу словно прорвало и теперь она засыпАла просьбами: мама носила ее на руках, заворачивала в одеяло, кормила с ложечки, ей уже можно было петь на ночь колыбельные песни и нужно было бесконечно играть с Машей во множество игр, и нельзя было от нее уходить даже на минуту.

Теперь у Маши было все то, что так необходимо было ей тогда, когда она пошла в детский сад, но только в гораздо, гораздо большем объеме. Потому что прошло время, и если бы мама смогла увидеть тогда, как было страшно и одиноко Маше на новом месте, с новыми людьми, как она скучала, как ждала ее, как ей было важно снова вернуться на два-три года назад и еще раз почувствовать себя не взрослой, у которой началась своя, отдельная от мамы жизнь, а малышом, которого поддерживают, любят, качают на ручках, которому МОЖНО чувствовать все то, что он чувствует, то все прошло бы гораздо легче и быстрей.

Но у мамы была новая прекрасная работа и ей было очень важно, чтобы Маша ходила в детский сад…и совершенно невозможно было в тот момент посмотреть в глаза реальности.

В детский сад они вернулись через месяц. Теперь в Машином шкафчике лежит мамина фотография, Маша носит специальный мамин браслет и мама нашла прекрасную игрушку – детский телефон, с возможностью записи. Теперь Маша в любой момент может нажать на кнопку и мама из телефона скажет ей, как она ее любит, скоро за ней придет и они пойдут домой.

Автор: Юлия Шадрунова

Источник